Неточные совпадения
— Еду мимо, вижу — ты подъехал. Вот что: как
думаешь — если выпустить сборник
о Толстом, а? У меня есть кое-какие знакомства в литературе. Может — и ты попробуешь написать что-нибудь? Почти шесть десятков лет работал человек, приобрел всемирную славу, а —
покоя душе не мог заработать. Тема! Проповедовал: не противьтесь злому насилием, закричал: «Не могу молчать», — что это значит, а? Хотел молчать, но — не мог? Но — почему не мог?
«Да, эволюция! Оставьте меня в
покое. Бесплодные мудрствования — как это? Grübelsucht. Почему я обязан
думать о мыслях, людях, событиях, не интересных для меня, почему? Я все время чувствую себя в чужом платье: то слишком широкое, оно сползает с моих плеч, то, узкое, стесняет мой рост».
И княгиня оставляла ее в
покое, нисколько не заботясь, в сущности,
о грусти ребенка и не делая ничего для его развлечения. Приходили праздники, другим детям дарили игрушки, другие дети рассказывали
о гуляньях, об обновах. Сироте ничего не дарили. Княгиня
думала, что довольно делает для нее, давая ей кров; благо есть башмаки, на что еще куклы!
Не зная
покою ни ночью, ни днем,
Рыдая над бедным сироткой,
Всё буду я
думать о муже моем
Да слышать упрек его кроткий.
В генеральском флигельке наступившая ночь не принесла с собой
покоя, потому что Нина Леонтьевна недовольна поведением генерала, который, если бы не она, наверно позволил бы Раисе Павловне разыгрывать совсем неподходящую ей роль. В своей ночной кофточке «чугунная болванка» убийственно походит на затасканную замшевую куклу, но генерал боится этой куклы и боится сказать,
о чем он теперь
думает. А
думает он
о своем погибающем друге Прозорове, которого любил по студенческим воспоминаниям.
— В богадельне? В богадельню нейдут с тремя тысячами дохода. Ах, припоминаю, — усмехнулась она, — в самом деле, Петр Степанович как-то расшутился раз
о богадельне. Ба, это действительно особенная богадельня,
о которой стоит
подумать. Это для самых почтенных особ, там есть полковники, туда даже теперь хочет один генерал. Если вы поступите со всеми вашими деньгами, то найдете
покой, довольство, служителей. Вы там будете заниматься науками и всегда можете составить партию в преферанс…
— Ах, пожалуйста, оставьте нас, женщин, в
покое!.. Мы совершенно иначе судим друг
о друге!.. — вывертывалась Миропа Дмитриевна из прежде ею говоренного. — Но вы — мужчина, и потому признайтесь мне откровенно, неужели же бы вы, увлекшись одним только хорошеньким личиком Людмилы и не сказав, я
думаю, с ней двух слов, пожелали даже жениться на ней?
— Идите-тко, христолюбец, к нам, в
покой и тишину, в сладкую молитву богу за мир этот несчастный, а? Что вам, одинокому, в миру делать? А года ваши такие, что пора бы уже
подумать о себе-то, а? И здоровье, говорите, не крепкое, а?
В таком безнадежном положении можно волноваться вопросами только сгоряча, но раз убедившись, что никакие волнения ни к чему не ведут, остается только утихнуть, сложить руки и
думать о том, как бы так примоститься, чтобы дерганье как можно меньше нарушало
покой.
В приемной я застал правителя канцелярии и полициймейстера; оба стояли понуривши головы и размышляли. Первый
думал о том, как его сошлют на
покой в губернское правление; второй даже и
о ссылке не
думал, а просто воочию видел себя съеденным.
Читатель! не воображай, что я человек жадный до денег, что я
думаю только
о стяжании и что, поэтому, сребролюбивые мечтания даже во сне не дают мне
покоя.
— Э, пора костям и на
покой, — устало говорил воевода. — Будет, послужил… Да и своих грехов достаточна. Пора
о душе
подумать…
Покой его возмутится со всех сторон — и поневоле заставит кое
о чем
подумать, что ему в голову не приходило.
Сначала она
думала о том, что хорошо бы отравиться, чтобы вернувшийся Рябовский застал ее мертвою, потом же она унеслась мыслями в гостиную, в кабинет мужа и вообразила, как она сидит неподвижно рядом с Дымовым и наслаждается физическим
покоем и чистотой и как вечером сидит в театре и слушает Мазини.
Пора бы уж нам, кажется, смотреть на это равнодушно и, оставивши предков в
покое,
подумать несколько серьезно
о том, на что мы сами-то годны.
Иона брел по гравию ко дворцу, и ключи бренчали у него на поясе. Каждый раз, как уезжали посетители, старик аккуратно возвращался во дворец, один обходил его, разговаривая сам с собой и посматривая внимательно на вещи. После этого наступал
покой и отдых, и до сумерек можно было сидеть на крылечке сторожевого домика, курить и
думать о разных старческих разностях.
Вы говорите
о вашем сапожнике, им кажется что вы на них намекаете; ничего не говорите, не
думаете даже
о них, — страдают. Оказываете им важную услугу; прекрасно; они принимают ее с благодарностию; но мысль, что они одолжены именно вами, не дает им
покоя, и снова их коробит. Вы женитесь, делаетесь отцом семейства, получаете наследство, добиваетесь места, лишаетесь жены, награждены чином, все это задевает их за живое, и они страдают; короче сказать, не знаешь, с какой стороны приступиться!
Торжественным
покоем, великой грустью и любовью были проникнуты величавые, могуче-сдержанные звуки: кто-то большой и темный, как сама ночь, кто-то всевидящий и оттого жалеющий и бесконечно печальный тихо окутывал землю своим мягким покровом, и до крайних пределов ее должен был дойти его мощный и сдержанный голос. «Боже мой, ведь это
о нас,
о нас!» —
подумал Чистяков и весь потянулся к певцам.
И так полюбишь свою дружку, что нет тебе
покоя — все
о ней
думаешь: сыта ли, тепла ли она?
Меж тем Варенька рассказала Луповицким и Марье Ивановне
о разговоре с Дуней. Увлеченную в сети девушку на весь вечер оставили в
покое одну — пусть ее
думает и надумается.
Болезненно отозвалась на ней монастырская жизнь. Дымом разлетелись мечты
о созерцательной жизни в тихом пристанище, как искры угасли тщетные надежды на душевный
покой и бесстрастие. Стала она приглядываться к мирскому, и мир показался ей вовсе не таким греховным, как прежде она
думала; Катенька много нашла в нем хорошего… «Подобает всем сим быти», — говорил жене Степан Алексеич, и Катеньку оставили в
покое… И тогда мир обольстил ее душу и принес ей большие сердечные тревоги и страданья.
Подумайте: в то время, как вы сидите тут в
покое, едите, пьете и мечтаете
о блаженстве, ваши ближние погибают и идут в ад.
— Честь и дочь — мои главные сокровища, — сказал Иван Дементьевич, обращаясь к молодому Потемкину. — Ты поступил непорядочно, хотя я убежден, что не умышленно… Ты говорил ей
о любви и нарушил ее сердечный
покой и за это ты должен быть наказан. Как?.. Чтобы меня и мою дочь обвинили в пособничестве к ловле богатой невесты для сына моего друга… Одна эта мысль ужасает меня! Что
подумает обо мне ее сиятельство! Она может потребовать от меня отчета… Ты понимаешь это, Гриц, сознаешь ты свою опрометчивость?
О многом, впрочем, она
думать не могла — она была так утомлена и разбита и нравственно, и физически, что ее только и влекло к
покою.
«Понеже Кинбурнская сторона важна и в оной
покой быть не может до того Очаков существует в руках неприятельских, то за неволю
подумать нужно
о сей осаде, буде тако захватить не можно по вашему суждению».
Его разбитое существование поддерживала мысль, что Ирена кем-нибудь увлечется и согласится на окончательный разрыв. Он возлагал надежду на поездку в Варшаву, он не отказывал ей в деньгах, даже сокращая личные расходы. Он
думал, что она там, среди своих соотечественников, встретится с кем-нибудь, кто заставит ее забыть
о нем, оставит его в
покое. Он готов был ее обеспечить половиной своего состояния… Он даже сказал ей это.
Думая о море, я всегда
думал и
о корабле, но здесь не показывались корабли, их путь проходил где-то дальше, за вечно смутной и туманной чертой горизонта, — и серой, бесцветной пустыней лежала низкая вода, и мелко рябили волны, толкаясь друг
о друга, бессильные достичь берега и вечного
покоя.
И все чаще я
думаю о смерти, но и перед нею не склоняю я моего бестрепетного взора: сулит ли она мне вечный
покой или новую неведомую и страшную борьбу — я покорно готов принять и то и другое.